воскресенье, 05 июля 2015
Мир! Добро! Котики!
Татьяна Олеговна, дорогая моя Татьяна Олеговна....
Дай вам бог здоровья. Все-таки. Несмотря на все, что было. Десять лет, черт возьми
Как будто два человека. С одним было весело и интересно. Второй человек - провел меня через такую бездну унижений, что я с содроганием вспоминаю это все до сих пор.
И только сейчас, я начинаю понимать.
Первую вещь я поняла только недавно.
Все мои комплексы, связанные с моим " непрофессионализмом", и, во многом, внешностью - связаны с тем, что я слышала в свой адрес от этой женщины. Результаты вбитого,
вколоченного, впаянного в мой мозг я расхлебываю до сих пор.
Неуверенность в себе. Осознавание себя некрасивой.
Только сейчас, благодаря тем людям, с которыми я в данный момент работаю, я понимаю, что я не совсем безнадежна. Сергееву - спасибо в первую очередь. Он первый признал меня профессионалом, знающим свое дело.
Это было так неожиданно. Так неожиданно, что голову себе готова разбить каждый раз, когда косячу на этой работе. Ибо для меня это в сто раз больнее, чем все крики...
И вторая вещь.
Вика, спасибо тебе за то, что так неожиданно ты помогла мне ее осознать.
Эта женщина хотела мне добра. Искренне хотела. Она очень искренне хотела изменить меня к лучшему.
Но методы, которые она использовала на протяжении десяти лет, были воистину ЧУДОВИЩНЫ.
И эффекта она добилась - прямо противоположного.
Я долго и искренне не понимала, как же так, почему мы не можем общаться, человек-то в целом замечательный, интересный, просто классный!
А я боюсь ее до ёканья в желудке. Так, что в последний раз просто не ответила на ее звонок.
Человек хотел изменить меня. Переделать. Дотянуть до своего идеала. Дикими, варварскими методами.
Крики, насмешки, унижения.
Спасибо.
Я ведь действительно расхлебываю все это до сих пор.
И в конце концов, именно это меня от вас и оттолкнуло.
И я надеюсь,что теперь - навсегда.
Дай вам бог здоровья. Все-таки. Несмотря на все, что было. Десять лет, черт возьми
Как будто два человека. С одним было весело и интересно. Второй человек - провел меня через такую бездну унижений, что я с содроганием вспоминаю это все до сих пор.
И только сейчас, я начинаю понимать.
Первую вещь я поняла только недавно.
Все мои комплексы, связанные с моим " непрофессионализмом", и, во многом, внешностью - связаны с тем, что я слышала в свой адрес от этой женщины. Результаты вбитого,
вколоченного, впаянного в мой мозг я расхлебываю до сих пор.
Неуверенность в себе. Осознавание себя некрасивой.
Только сейчас, благодаря тем людям, с которыми я в данный момент работаю, я понимаю, что я не совсем безнадежна. Сергееву - спасибо в первую очередь. Он первый признал меня профессионалом, знающим свое дело.
Это было так неожиданно. Так неожиданно, что голову себе готова разбить каждый раз, когда косячу на этой работе. Ибо для меня это в сто раз больнее, чем все крики...
И вторая вещь.
Вика, спасибо тебе за то, что так неожиданно ты помогла мне ее осознать.
Эта женщина хотела мне добра. Искренне хотела. Она очень искренне хотела изменить меня к лучшему.
Но методы, которые она использовала на протяжении десяти лет, были воистину ЧУДОВИЩНЫ.
И эффекта она добилась - прямо противоположного.
Я долго и искренне не понимала, как же так, почему мы не можем общаться, человек-то в целом замечательный, интересный, просто классный!
А я боюсь ее до ёканья в желудке. Так, что в последний раз просто не ответила на ее звонок.
Человек хотел изменить меня. Переделать. Дотянуть до своего идеала. Дикими, варварскими методами.
Крики, насмешки, унижения.
Спасибо.
Я ведь действительно расхлебываю все это до сих пор.
И в конце концов, именно это меня от вас и оттолкнуло.
И я надеюсь,что теперь - навсегда.
четверг, 07 мая 2015
Мир! Добро! Котики!
- И – представьте себе, при этом обязательно
ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то
черт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится.
(с)Мастер и Маргарита.
Я неслась по улице, не щадя кроссовок.
Опаздываю, опять опаздываю!..
Электричка в Монтаук отходила ровно через три минуты, и что ей там страдания каких-то невнятных Шолахов, мечтавших побродить по ночному пляжу!...
Поворот, площадь… взгляд на часы…
БАМ!!!!
Я еще не успела прийти в себя, как внутренний голос услужливо шепнул мне, что в Монтаук я сегодня точно не попаду, а поправив съехавшую на нос шапку и слегка приподнявшись на отчаянно саднящих локтях, я окончательно в этом убедилась.
Ну здрасьте… матушка роща, ну и тип!...
Стоящий передо мной тип был исключительно неприятен. Ростом почти под два метра, элегантный черный костюм, на лацкане которого красовалась брошка в виде черепа со скрещенными костями, переливавшаяся брильянтовыми искорками. Холеные руки с длинными пальцами и ногтями, выкрашенными вызывающе алым лаком нервно крутят элегантную трость. Набеленное, как фарфоровая маска, лицо, ярко-алые, в цвет ногтей, губы и сильно накрашенные глаза. Кукла. Вульгарная кукла.
Тип разглядывал меня с ленивым интересом. Окружающая его толпа мальчиков-девочек различной степени раздетости и раскрашенности перешептывалась и перехихикивалась, но тем не менее, обдавала меня взглядами голодных доберманов. Скажут сожрать – сожрут. Скажут пройти мимо – пройдут, как привязанные. Хорошие песики. Молодцы.
- Какая интересная зверушка… - кукла, тем временем, соизволила прокомментировать ситуацию. Странный голос. Нервный, низкий, и какой-то… неровный. Ломающийся. Градирующий от глубокого баритона до истерического всхрипывания.
Стайка доберманов с готовностью захихикала.
Подняться мне никто не помог, так что я сгребла конечности в кучу, придала себе вертикальное положение и занялась подсчетом причиненного ущерба. Локти ссажены. Колени тоже. На джинсах, кажется, дыра. Сумка порвалась, но подлежит восстановлению.
- Вы только посмотрите… - Кукла продолжала разглядывать меня, картинно опираясь на трость обеими ладонями, - Детка, а как насчет извиниться?
Я потерла саднящий локоть.
- С учетом того, что именно твой ботинок я видела перед тем как споткнуться, тебе не кажется, что извиняться должен ты? – Настроения ругаться не было. На электричку я опоздала, следующая – через сорок минут, есть время забежать в кафешку, и, выпросив у персонала аптечку, перевязать раны, вознаградив ребят щедрыми чаевыми, а себя – большой чашкой капуччино и мягким круассаном. С семгой.
При мысли о круассане в животе громко запело. Я отряхнулась, и попыталась обойти развеселую компанию, но дорогу мне преградила трость.
- Извиняться? Детка, это не ко мне… Я считаю, что извиняться должна ты.
- Почему это? – Я развернулась к кукле лицом и уставилась в украшенные разнокалиберными линзами глаза.
- Ну как же… Ты отняла мое время. Из-за тебя я опоздал в клуб… и… ты испачкала мне ботинки. Ermenegildo Zegna, и между прочим, я отвалил за них почти четыре тысячи баксов… а теперь на них след от твоих дешевых кроссовок. Это не комильфо, солнышко… Я не могу появиться в Pacha в таком виде.
- Извините, пожалуйста, - ссориться мне по- прежнему не хотелось. Хотелось сесть и согреть ладони о кружку с горячим напитком.
- Мне очень жаль, честное слово, я не нарочно… - Я повернулась, чтобы уйти. Но стайка доберманов, по невидимому знаку сдвинулась, снова преграждая мне путь.
Я вздохнула и развернулась к кукле.
- Что-нибудь еще?
Кукла старательно изображала на нарисованном лице удивление.
- И это – все?!
- А чего бы ты хотел еще?
- Ну… - трость элегантно перекочевала из левой руки в правую, - Как я уже говорил, на моих туфлях остался след от твоих кроссовок… Я был бы счастлив, если бы ты как-нибудь удалила его. Желательно языком.
Куколка явно нарывалась на скандал.
Стайка доберманов затявкала. Точнее, мерзко захихикала.
Я повернулась к предводителю стайки и по-прежнему спокойно, все еще надеясь уладить дело миром, сказала:
- Слушай, я не ищу ссоры. Мне очень жаль, что так получилось, но я спешу. Через полчаса отходит последняя электричка на Монтаук, и мне…
Кукла картинно щелкнула пальцами. От стайки отделились две перекачанные стероидами особи и двинулись ко мне.
- Или ты оближешь мои ботинки, - устало вздохнула кукла, - или мальчики тебе помогут. Выбирай.
Одним из моих немногочисленных недостатков является то, что я умею моментально переходить из состояния абсолютного спокойствия в состояние бурлящей ярости. Глаза просто заволакивает красной пеленой, и контролировать себя в такие моменты я могу с трудом.
Так было и сейчас. Видит бог, я не хотела… Поэтому вместо того, чтобы в очередной и бесполезный раз попытаться свести все дело к шутке, я выхватила из внутреннего кармана джинсовки пистолет, одним махом втиснула его крашеному придурку в рот и заорала на пределе голосовых связок:
- А может, вместо этого я просто прострелю тебе глотку, сраный ты мудила?!!!
Сучки заверещали, два накачанных доберманчика застыли в растерянности. Мы же с куклой ломали друг друга взглядами.
«Он не заряжен, - внятно говорили мне исходящие бешенством глаза, - конечно, он не заряжен.»
Я выдернула ствол у него изо рта, раздирая его губы и пачкая пальцы помадой. Пуля ударила на сантаметр правее его ботинка.
Девки и их спутники слаженно взвизгнули. И стало тихо-тихо.
Трость в руках куклы подрагивала от сдерживаемой ярости. Своим взглядом я умудрилась сказать ему, что следующую пулю без колебаний выпущу ему в лоб.
И пока стайка застыла в оцепенении, я подобрала сумку и неторопливым шагом направилась к станции. Хрен с ними, с локтями-коленями. В Монтауке тоже полно кафе и официантов, желающих сорвать неплохие чаевые.
Мы встретились на следующий день.
В Монтауке я появилась поздно ночью. Идти на пляж желания не было, поэтому я сняла номер в недорогой гостинице в двух шагах от побережья. Вымылась. Подлатала джинсы. Обклеилась пластырем, упала в кровать и проспала всю ночь, ни разу не проснувшись.
Утром, после обильного завтрака, когда я уже неторопливо попивала кофе за столиком у окна, на соседний стул плюхнулась вчерашняя кукла. Я бесцеремонно уставилась ей в лицо.
Бледное до зелени. Опухшее то ли от бессонницы, то ли отвыпитого накануне. Черные сальные волосы. Глаза скрывали огромные очки-стрекозы. Кукла отглядела зал и презрительно поморщилась, потом уставилась на меня. Я вежливо выжидала.
- Я тебя нашел, - сообщила мне кукла прежним ломающимся баритоном.
- А я и не пряталась.
- Храбрая девочка… ты ведь наверняка меня узнала?
- Ну, узнала. Дальше-то что?
Кукла пожала плечами. Заказала подлетевшему официанту стакан виски со льдом.
- Ты что, - неторопливо покачивая стакан в руке, кукла смотрела на меня сквозь непроницаемые стекла очков, - совсем меня не боишься?
- А должна?
Кукла устало откинулась на спинку стула и снова обвела медленным взглядом зал.
- Не знаю…
- Забавно. А какого хрена ты вчера устроил это представление с ботинками?
- Не знаю.
- Замечательно, - я уткнулась в меню. Может, клубнику на десерт?..
Кукла допила виски, затем, не спросив разрешения, взяла в руки мою кружку с недопитым мокко.
- Вкусно…
- На здоровье.
Я бросила на стол пару купюр, подхватила сумку и направилась к выходу, совершенно не удивившись, когда кукла направилась за мной.
С океана дул холодный ветер. Я неторопливо шла по пляжу, загребая кроссовками мокрый песок.
- Надолго в Монтауке?
- Не знаю. Не решила еще.
- А потом куда двинешься?
- Домой, наерное.
- Издалека?
- Москва…
- Ого… бешеная русская девочка… - усмехнулась кукла. От самого отеля он шел за мной как привязанный, но старательно делал вид, что идет сам по себе.
- Кто бы говорил…
- Ну да.
- Хреново выглядишь, - заметила я. Мужчина снял очки.
Странно, что даже от быстрой ходьбы на лице его не появился румянец. Он был по прежнему бледен. Близко посаженые глаза. Прямой нос. Тонкие, постоянно готовые сложиться в презрительную усмешку губы. Капризно-утомленный взгляд.
- Скоро снег пойдет.
- Да вроде бы… - я посмотрела на низкие серые облака, нависшие над водой.
- Может, в гостиницу?
- И что дальше?
Он пожал плечами.
- Выпьем. Посмотрим телек. Ты какие фильмы любишь?
- Разные. Хорошие.
- «Добро пожаловать в Зомбилэнд» смотрела?
- Неа. Что это?
- Трэшовая комедия. У меня флешка с собой.
- Ну, пошли…
Он снял номер люкс в Montauk Blue Hotel , и мы зависли там на три дня. Ничего не было. Разговоры. Легкие, ни к чему не обязывающие. Хорошая выпивка. Я сказала, что никогда не пробовала «Егермейтсер», и он тут же заказал в номер здоровенную бутылку пойла и ведро со льдом. Смех. Шутки. Взаимные подколы. Хорошее чувство юмора. Он велел называть себя Кристиной.
На четвертый день утром за ним приехала машина. Он оставил мне бумажку с телефонным номером и сказал: «Сегодня вечеринка в Copacabana. Жду тебя.» - и уехал.
Я не спеша доехала до города. Снова сняла номер в центре, недалеко от клуба. Поспала. Переоделась, и часам к десяти уже входила в клуб.
Как ни странно, мое имя все-таки оказалось в списке гостей, и охранник повел меня через огромный, забитый танцующими людьми зал. Музыка оглушала, чере мгновение из грохота прорезался знакомый голос.
Sometimes I feel I've got to
Run away
I've got to
Get away
From the pain that you drive in the heart of me
The love we share
Seems to go nowhere
I've lost my lights
I toss and turn
I can't sleep at night…
Отдельный закуток на втором этаже, прямо над танцполом. Музыка здесь звучала куда тише, ее перекрывал пьяный мужской смех и довольные повизгивания девиц.
Мы встретились взглядами. Стеклянный столик перед ним, куча полных и пустых стаканов, серебряный поднос с остатками белого порошка. Он щелкнул пальцами и произнес пару отрывистых фраз низким злым голосом, и через несколько секунд комната опустела.
Он указал мне на кресло напротив и широким жестом обвел стол.
Я с любопытством уставилась на поднос.
- Сам-то нюхаешь?
- Нет. Два месяца, как из рехаба.
- Держишься?
- Пока да…
Я взяла в руки бокал с плавающей в нем оливкой. Глотнула.
- Терпеть не могу оливки. Никогда не понимала, в чем прикол.
Он наблюдал за мной с ленивым интересом, и спрятанной в уголках губ улыбкой.
- Глотаешь залпом. Потом закусываешь оливкой.
Я попробовала.
- Вээээээ… Фуууу, гадость!!!
Не удержавшись, я выплюнула напиток прямо на стол, едва не забрызгав его брюки. Он обалдело утсавился на меня… через секунду мы в голос хохотали. Он сунул мне в руки другой стакан. Я пригубила.
- Голубая лагуна… это уже лучше.
- Сладкая. Не люблю.
- А что любишь?
- Водку. С икрой.
- Угу. Могла бы и не спрашивать.
- Это дейтсвительно так вкусно?
- Не знаю… говорят, надо сначала выпить очень холодную водку, а потом заесть маленькой ложечкой черной икры. Но не жевать сразу, а подержать на языке, посмаковать.
- Попробуешь?
- Давай…
Повинуясь не то незаметному знаку, не то нажатию какой-то кнопки, бесшумно материлизовавшиеся официанты моментально отчистили стол от посуды, протерли стекло и поставли на стол две рюмки, вазочку с крупной черной икрой, бутылку «Абсолюта» в ведерке со льдом, высокий кувшин с соком и нарезанные фрукты. Он указал мне на место рядом с собой.
Пили неторопливо, смакуя. На лице Кристины отражалась трогательная задумчивость.
- Ну как?
- Хммммм…
- По-моему, прикольно.
- Ни разу не пробовала?
- Неа…
- Неплохо вроде. Знаешь, почему я тебя сюда пригласил?
- Понятия не имею, - я допила водку и потянулась за кусочком киви. Кристина сцепил пальцы, положил на них подбородок и уставился на меня немигающим взглядом.
- Ты настоящая… ты – такая настоящая… Никогда таких не видел. Почти никогда, - тут же поправился он.
- И что? Нравится тебе такая жизнь?
- Нет… - он спрятал лицо в ладонях, и замер. Потом снова взглянул на меня и неожиданно жалобно попросил:
- Вытащи меня отсюда, а?
Я не удивилась. Как ни странно, я ожидала чего-то похожего. Я встала, отряхнула ладони, и потянула его с дивана за руку.
- Пошли.
Now I know I've got to
Run away
I've got to
Get away
You don't really want any more from me
To make things right
You need someone to hold you tight
You think love is to pray
But I'm sorry I don't pray that way…
Мы убегали. Держась за руки, как дети, бегущие через темный, страшный лес – через чащу шевелящихся стволов людсих тел; через грохот и шум грозы – через грохот и удары музыки; через вспышки молний стробоскопов. И вот мы уже на улице, судорожно пытаемся перевести дыхание, и я взмахиваю рукой, ловя такси.
В машине он снова закрывает лицо ладонями. Я негромко отдаю приказания по телефону: месячная виза в течении часа, два билета, документы в аэропорт. Хорошо, когда есть деньги. Хорошо.
Кафе в аэропорту. Зал для курящих. Омерзительный кофе, пирожные из картона. Негромкая трель мобильника, я поднимаюсь, чтобы встретить человека, привезшего документы и билеты.
- Не уходи, - я слышу, как он с трудом сглатывает, крепко сжимая в руке тонкую чашечку, - пусть он придет сюда.
- Кристина.
Он напряженно сверлит взглядом окно. Пальцы то нервно барабанят по столу, то снова хватаются за кружку, то начинают комкать салфетку.
- Не уходи. – Непонятно. То ли просьба, то ли приказ. Я медленно опускаюсь на стул, набираю номер. Через пять минут билеты у нас.
Что мы будем делать целых девять часов в самолете?
Don't touch me please
I cannot stand the way you tease
I love you though you hurt me so
Now I'm going to pack my things and go…
Делать ничего не пришлось. Сразу после взлета он с долгим вздохом облегчения вытянулся в кресле и прикрыл глаза, я же уткнулась в книгу и попыталась привести мысли в порядок. Получалось плохо.
Стюардессы посматривали. Да и над рядами тут и там вытягивались длинные любопытные шеи и летел по проходу шепоток: «Это он…» -«Да ладно?!» - «Быть не может!» - «Пьяный…» - «Обдолбанный, как всегда…» - «Вот придурок…»
Одного выразительного взгляда хватает, чтобы шепоток утих, а люди вспомнили, что к их услугам есть еще журналы и наушники. Стюардесса же, встретившаяся со мной глазами, слегка спала с лица, и торопливо удалилась. До посадки нас не беспокоили.
Водитель такси не признал его. Вот и славно. Всю дорогу из аэропорта он с плохо скрываемым любопытством рассматривал мокнущий под дождем город, поражаясь его размерам.
Дома я как попало швыряю куртку и с топотом, спотыкаясь о крутящихся под ногами котов, несусь переодеваться в привычные латаные джинсы и разношенную футболку. Кааааайф…
Кристина же, судя по плеску воды и блаженному громкому стону, уже обнаружил ванну, и собирался поселиться там, судя про всему на ближайшие часа два. Я роюсь на полках – одежды нет, белье… В принципе, они должны быть одного размера с Дэем. Найт, тот поплотнее и пошире, Чандр и Подарок едва достанут макушкой ему до плеча. А обнаружив на одной из полок нераспечатанную пачку нижнего белья я возрадовалась ей, как брильянтовой диадеме.
Плюхнув одежду на стиральную машинку, я осведомилась у задернутой занавески:
- Пиво будешь?
- Угу… - длиннющие ноги с накрашенными ногтями упираются в кафель.
Ставлю бутылку на машинку и ухожу на кухню. Раскопки в холодильнике выявили полную сковородку риса, две пары куриных котлет и банку с помидорами. С сомнением гляжу на это богатство, пожимаю плечами: не нравится, не жрите. Если что, закажем пиццу.
Плеск в ванной прекращается, через несколько секунд доносится смех. Ухмыляюсь.
Мой гость появляется на пороге кухни с отражением моей ухмылки на лице.
- Ты это нарочно?
- Тебе не нравится?
Кристина расправляет на груди толстовку с изобажением Чужого, держащего на руках котенка.
- Шикарно.
- Я знаю. Садись.
Несмотря на мои сомнения, котлеты с рисом он наворачивает за обе щеки, урча как голодный кот; пришлось поторопиться, чтобы выхватить из под его руки хотя бы одну котлету.
- Слушай, я спать хочу, - заявляю я, когда посуда вымыта и расставлена по полкам, - тебе где посте…
Он, недослушав, кивает, и уверенно направляется в мою комнату. Не в соседнюю. Цапает со стола мой плеер и без разрешения вытягивается на диване. Вот удивил. Спать в одной постели с полузнакомым мужиком мне не впервой. Сколько таких ночей мы провели с Дэем, отчаянно прижимаясь друг к дургу и пытаясь растопить бушующую в нас ледяную вьюгу.
- Чем завтра займемся?
- Давай тебе волосы в красный покрасим?
Он не удивляется. Только цепляет и подносит к глазам прядь мокрых волос.
- Давай. Шмоток еще купить надо.
- Ага.
- У тебя деньги есть?
- Есть.
- Если что, я завтра займусь.
- Засекут.
- Не засекут, когда знаешь, с кем связаться.
- Ну ок.
Досатю плед, швыряю в него подушкой. Укладываюсь рядом, щелкаю выключателем. Блаженная тишина, только негромкое жужжание плеера. Через несколько секунд он поворачиватеся ко мне и втыкает второй наушник мне в ухо.
- Классная песня. Я делал на нее ремикс.
- Мне оригинал больше нравится.
- Могла бы и похвалить из вежливости.
- Перетопчешься.
- Ха.
- Напомни, чтоб я тебе завтра запасной ключ отдала.
- Ок.
Once I ran to you
Now I'll run from you
This tainted love you've given
I give you all a boy could give you
Take my tears and that's not nearly all
Tainted love…
Tainted love…
Tainted love…
Руку с моего плеча он убрать и не подумал.
09.01.2015.
ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то
черт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится.
(с)Мастер и Маргарита.
Я неслась по улице, не щадя кроссовок.
Опаздываю, опять опаздываю!..
Электричка в Монтаук отходила ровно через три минуты, и что ей там страдания каких-то невнятных Шолахов, мечтавших побродить по ночному пляжу!...
Поворот, площадь… взгляд на часы…
БАМ!!!!
Я еще не успела прийти в себя, как внутренний голос услужливо шепнул мне, что в Монтаук я сегодня точно не попаду, а поправив съехавшую на нос шапку и слегка приподнявшись на отчаянно саднящих локтях, я окончательно в этом убедилась.
Ну здрасьте… матушка роща, ну и тип!...
Стоящий передо мной тип был исключительно неприятен. Ростом почти под два метра, элегантный черный костюм, на лацкане которого красовалась брошка в виде черепа со скрещенными костями, переливавшаяся брильянтовыми искорками. Холеные руки с длинными пальцами и ногтями, выкрашенными вызывающе алым лаком нервно крутят элегантную трость. Набеленное, как фарфоровая маска, лицо, ярко-алые, в цвет ногтей, губы и сильно накрашенные глаза. Кукла. Вульгарная кукла.
Тип разглядывал меня с ленивым интересом. Окружающая его толпа мальчиков-девочек различной степени раздетости и раскрашенности перешептывалась и перехихикивалась, но тем не менее, обдавала меня взглядами голодных доберманов. Скажут сожрать – сожрут. Скажут пройти мимо – пройдут, как привязанные. Хорошие песики. Молодцы.
- Какая интересная зверушка… - кукла, тем временем, соизволила прокомментировать ситуацию. Странный голос. Нервный, низкий, и какой-то… неровный. Ломающийся. Градирующий от глубокого баритона до истерического всхрипывания.
Стайка доберманов с готовностью захихикала.
Подняться мне никто не помог, так что я сгребла конечности в кучу, придала себе вертикальное положение и занялась подсчетом причиненного ущерба. Локти ссажены. Колени тоже. На джинсах, кажется, дыра. Сумка порвалась, но подлежит восстановлению.
- Вы только посмотрите… - Кукла продолжала разглядывать меня, картинно опираясь на трость обеими ладонями, - Детка, а как насчет извиниться?
Я потерла саднящий локоть.
- С учетом того, что именно твой ботинок я видела перед тем как споткнуться, тебе не кажется, что извиняться должен ты? – Настроения ругаться не было. На электричку я опоздала, следующая – через сорок минут, есть время забежать в кафешку, и, выпросив у персонала аптечку, перевязать раны, вознаградив ребят щедрыми чаевыми, а себя – большой чашкой капуччино и мягким круассаном. С семгой.
При мысли о круассане в животе громко запело. Я отряхнулась, и попыталась обойти развеселую компанию, но дорогу мне преградила трость.
- Извиняться? Детка, это не ко мне… Я считаю, что извиняться должна ты.
- Почему это? – Я развернулась к кукле лицом и уставилась в украшенные разнокалиберными линзами глаза.
- Ну как же… Ты отняла мое время. Из-за тебя я опоздал в клуб… и… ты испачкала мне ботинки. Ermenegildo Zegna, и между прочим, я отвалил за них почти четыре тысячи баксов… а теперь на них след от твоих дешевых кроссовок. Это не комильфо, солнышко… Я не могу появиться в Pacha в таком виде.
- Извините, пожалуйста, - ссориться мне по- прежнему не хотелось. Хотелось сесть и согреть ладони о кружку с горячим напитком.
- Мне очень жаль, честное слово, я не нарочно… - Я повернулась, чтобы уйти. Но стайка доберманов, по невидимому знаку сдвинулась, снова преграждая мне путь.
Я вздохнула и развернулась к кукле.
- Что-нибудь еще?
Кукла старательно изображала на нарисованном лице удивление.
- И это – все?!
- А чего бы ты хотел еще?
- Ну… - трость элегантно перекочевала из левой руки в правую, - Как я уже говорил, на моих туфлях остался след от твоих кроссовок… Я был бы счастлив, если бы ты как-нибудь удалила его. Желательно языком.
Куколка явно нарывалась на скандал.
Стайка доберманов затявкала. Точнее, мерзко захихикала.
Я повернулась к предводителю стайки и по-прежнему спокойно, все еще надеясь уладить дело миром, сказала:
- Слушай, я не ищу ссоры. Мне очень жаль, что так получилось, но я спешу. Через полчаса отходит последняя электричка на Монтаук, и мне…
Кукла картинно щелкнула пальцами. От стайки отделились две перекачанные стероидами особи и двинулись ко мне.
- Или ты оближешь мои ботинки, - устало вздохнула кукла, - или мальчики тебе помогут. Выбирай.
Одним из моих немногочисленных недостатков является то, что я умею моментально переходить из состояния абсолютного спокойствия в состояние бурлящей ярости. Глаза просто заволакивает красной пеленой, и контролировать себя в такие моменты я могу с трудом.
Так было и сейчас. Видит бог, я не хотела… Поэтому вместо того, чтобы в очередной и бесполезный раз попытаться свести все дело к шутке, я выхватила из внутреннего кармана джинсовки пистолет, одним махом втиснула его крашеному придурку в рот и заорала на пределе голосовых связок:
- А может, вместо этого я просто прострелю тебе глотку, сраный ты мудила?!!!
Сучки заверещали, два накачанных доберманчика застыли в растерянности. Мы же с куклой ломали друг друга взглядами.
«Он не заряжен, - внятно говорили мне исходящие бешенством глаза, - конечно, он не заряжен.»
Я выдернула ствол у него изо рта, раздирая его губы и пачкая пальцы помадой. Пуля ударила на сантаметр правее его ботинка.
Девки и их спутники слаженно взвизгнули. И стало тихо-тихо.
Трость в руках куклы подрагивала от сдерживаемой ярости. Своим взглядом я умудрилась сказать ему, что следующую пулю без колебаний выпущу ему в лоб.
И пока стайка застыла в оцепенении, я подобрала сумку и неторопливым шагом направилась к станции. Хрен с ними, с локтями-коленями. В Монтауке тоже полно кафе и официантов, желающих сорвать неплохие чаевые.
Мы встретились на следующий день.
В Монтауке я появилась поздно ночью. Идти на пляж желания не было, поэтому я сняла номер в недорогой гостинице в двух шагах от побережья. Вымылась. Подлатала джинсы. Обклеилась пластырем, упала в кровать и проспала всю ночь, ни разу не проснувшись.
Утром, после обильного завтрака, когда я уже неторопливо попивала кофе за столиком у окна, на соседний стул плюхнулась вчерашняя кукла. Я бесцеремонно уставилась ей в лицо.
Бледное до зелени. Опухшее то ли от бессонницы, то ли отвыпитого накануне. Черные сальные волосы. Глаза скрывали огромные очки-стрекозы. Кукла отглядела зал и презрительно поморщилась, потом уставилась на меня. Я вежливо выжидала.
- Я тебя нашел, - сообщила мне кукла прежним ломающимся баритоном.
- А я и не пряталась.
- Храбрая девочка… ты ведь наверняка меня узнала?
- Ну, узнала. Дальше-то что?
Кукла пожала плечами. Заказала подлетевшему официанту стакан виски со льдом.
- Ты что, - неторопливо покачивая стакан в руке, кукла смотрела на меня сквозь непроницаемые стекла очков, - совсем меня не боишься?
- А должна?
Кукла устало откинулась на спинку стула и снова обвела медленным взглядом зал.
- Не знаю…
- Забавно. А какого хрена ты вчера устроил это представление с ботинками?
- Не знаю.
- Замечательно, - я уткнулась в меню. Может, клубнику на десерт?..
Кукла допила виски, затем, не спросив разрешения, взяла в руки мою кружку с недопитым мокко.
- Вкусно…
- На здоровье.
Я бросила на стол пару купюр, подхватила сумку и направилась к выходу, совершенно не удивившись, когда кукла направилась за мной.
С океана дул холодный ветер. Я неторопливо шла по пляжу, загребая кроссовками мокрый песок.
- Надолго в Монтауке?
- Не знаю. Не решила еще.
- А потом куда двинешься?
- Домой, наерное.
- Издалека?
- Москва…
- Ого… бешеная русская девочка… - усмехнулась кукла. От самого отеля он шел за мной как привязанный, но старательно делал вид, что идет сам по себе.
- Кто бы говорил…
- Ну да.
- Хреново выглядишь, - заметила я. Мужчина снял очки.
Странно, что даже от быстрой ходьбы на лице его не появился румянец. Он был по прежнему бледен. Близко посаженые глаза. Прямой нос. Тонкие, постоянно готовые сложиться в презрительную усмешку губы. Капризно-утомленный взгляд.
- Скоро снег пойдет.
- Да вроде бы… - я посмотрела на низкие серые облака, нависшие над водой.
- Может, в гостиницу?
- И что дальше?
Он пожал плечами.
- Выпьем. Посмотрим телек. Ты какие фильмы любишь?
- Разные. Хорошие.
- «Добро пожаловать в Зомбилэнд» смотрела?
- Неа. Что это?
- Трэшовая комедия. У меня флешка с собой.
- Ну, пошли…
Он снял номер люкс в Montauk Blue Hotel , и мы зависли там на три дня. Ничего не было. Разговоры. Легкие, ни к чему не обязывающие. Хорошая выпивка. Я сказала, что никогда не пробовала «Егермейтсер», и он тут же заказал в номер здоровенную бутылку пойла и ведро со льдом. Смех. Шутки. Взаимные подколы. Хорошее чувство юмора. Он велел называть себя Кристиной.
На четвертый день утром за ним приехала машина. Он оставил мне бумажку с телефонным номером и сказал: «Сегодня вечеринка в Copacabana. Жду тебя.» - и уехал.
Я не спеша доехала до города. Снова сняла номер в центре, недалеко от клуба. Поспала. Переоделась, и часам к десяти уже входила в клуб.
Как ни странно, мое имя все-таки оказалось в списке гостей, и охранник повел меня через огромный, забитый танцующими людьми зал. Музыка оглушала, чере мгновение из грохота прорезался знакомый голос.
Sometimes I feel I've got to
Run away
I've got to
Get away
From the pain that you drive in the heart of me
The love we share
Seems to go nowhere
I've lost my lights
I toss and turn
I can't sleep at night…
Отдельный закуток на втором этаже, прямо над танцполом. Музыка здесь звучала куда тише, ее перекрывал пьяный мужской смех и довольные повизгивания девиц.
Мы встретились взглядами. Стеклянный столик перед ним, куча полных и пустых стаканов, серебряный поднос с остатками белого порошка. Он щелкнул пальцами и произнес пару отрывистых фраз низким злым голосом, и через несколько секунд комната опустела.
Он указал мне на кресло напротив и широким жестом обвел стол.
Я с любопытством уставилась на поднос.
- Сам-то нюхаешь?
- Нет. Два месяца, как из рехаба.
- Держишься?
- Пока да…
Я взяла в руки бокал с плавающей в нем оливкой. Глотнула.
- Терпеть не могу оливки. Никогда не понимала, в чем прикол.
Он наблюдал за мной с ленивым интересом, и спрятанной в уголках губ улыбкой.
- Глотаешь залпом. Потом закусываешь оливкой.
Я попробовала.
- Вээээээ… Фуууу, гадость!!!
Не удержавшись, я выплюнула напиток прямо на стол, едва не забрызгав его брюки. Он обалдело утсавился на меня… через секунду мы в голос хохотали. Он сунул мне в руки другой стакан. Я пригубила.
- Голубая лагуна… это уже лучше.
- Сладкая. Не люблю.
- А что любишь?
- Водку. С икрой.
- Угу. Могла бы и не спрашивать.
- Это дейтсвительно так вкусно?
- Не знаю… говорят, надо сначала выпить очень холодную водку, а потом заесть маленькой ложечкой черной икры. Но не жевать сразу, а подержать на языке, посмаковать.
- Попробуешь?
- Давай…
Повинуясь не то незаметному знаку, не то нажатию какой-то кнопки, бесшумно материлизовавшиеся официанты моментально отчистили стол от посуды, протерли стекло и поставли на стол две рюмки, вазочку с крупной черной икрой, бутылку «Абсолюта» в ведерке со льдом, высокий кувшин с соком и нарезанные фрукты. Он указал мне на место рядом с собой.
Пили неторопливо, смакуя. На лице Кристины отражалась трогательная задумчивость.
- Ну как?
- Хммммм…
- По-моему, прикольно.
- Ни разу не пробовала?
- Неа…
- Неплохо вроде. Знаешь, почему я тебя сюда пригласил?
- Понятия не имею, - я допила водку и потянулась за кусочком киви. Кристина сцепил пальцы, положил на них подбородок и уставился на меня немигающим взглядом.
- Ты настоящая… ты – такая настоящая… Никогда таких не видел. Почти никогда, - тут же поправился он.
- И что? Нравится тебе такая жизнь?
- Нет… - он спрятал лицо в ладонях, и замер. Потом снова взглянул на меня и неожиданно жалобно попросил:
- Вытащи меня отсюда, а?
Я не удивилась. Как ни странно, я ожидала чего-то похожего. Я встала, отряхнула ладони, и потянула его с дивана за руку.
- Пошли.
Now I know I've got to
Run away
I've got to
Get away
You don't really want any more from me
To make things right
You need someone to hold you tight
You think love is to pray
But I'm sorry I don't pray that way…
Мы убегали. Держась за руки, как дети, бегущие через темный, страшный лес – через чащу шевелящихся стволов людсих тел; через грохот и шум грозы – через грохот и удары музыки; через вспышки молний стробоскопов. И вот мы уже на улице, судорожно пытаемся перевести дыхание, и я взмахиваю рукой, ловя такси.
В машине он снова закрывает лицо ладонями. Я негромко отдаю приказания по телефону: месячная виза в течении часа, два билета, документы в аэропорт. Хорошо, когда есть деньги. Хорошо.
Кафе в аэропорту. Зал для курящих. Омерзительный кофе, пирожные из картона. Негромкая трель мобильника, я поднимаюсь, чтобы встретить человека, привезшего документы и билеты.
- Не уходи, - я слышу, как он с трудом сглатывает, крепко сжимая в руке тонкую чашечку, - пусть он придет сюда.
- Кристина.
Он напряженно сверлит взглядом окно. Пальцы то нервно барабанят по столу, то снова хватаются за кружку, то начинают комкать салфетку.
- Не уходи. – Непонятно. То ли просьба, то ли приказ. Я медленно опускаюсь на стул, набираю номер. Через пять минут билеты у нас.
Что мы будем делать целых девять часов в самолете?
Don't touch me please
I cannot stand the way you tease
I love you though you hurt me so
Now I'm going to pack my things and go…
Делать ничего не пришлось. Сразу после взлета он с долгим вздохом облегчения вытянулся в кресле и прикрыл глаза, я же уткнулась в книгу и попыталась привести мысли в порядок. Получалось плохо.
Стюардессы посматривали. Да и над рядами тут и там вытягивались длинные любопытные шеи и летел по проходу шепоток: «Это он…» -«Да ладно?!» - «Быть не может!» - «Пьяный…» - «Обдолбанный, как всегда…» - «Вот придурок…»
Одного выразительного взгляда хватает, чтобы шепоток утих, а люди вспомнили, что к их услугам есть еще журналы и наушники. Стюардесса же, встретившаяся со мной глазами, слегка спала с лица, и торопливо удалилась. До посадки нас не беспокоили.
Водитель такси не признал его. Вот и славно. Всю дорогу из аэропорта он с плохо скрываемым любопытством рассматривал мокнущий под дождем город, поражаясь его размерам.
Дома я как попало швыряю куртку и с топотом, спотыкаясь о крутящихся под ногами котов, несусь переодеваться в привычные латаные джинсы и разношенную футболку. Кааааайф…
Кристина же, судя по плеску воды и блаженному громкому стону, уже обнаружил ванну, и собирался поселиться там, судя про всему на ближайшие часа два. Я роюсь на полках – одежды нет, белье… В принципе, они должны быть одного размера с Дэем. Найт, тот поплотнее и пошире, Чандр и Подарок едва достанут макушкой ему до плеча. А обнаружив на одной из полок нераспечатанную пачку нижнего белья я возрадовалась ей, как брильянтовой диадеме.
Плюхнув одежду на стиральную машинку, я осведомилась у задернутой занавески:
- Пиво будешь?
- Угу… - длиннющие ноги с накрашенными ногтями упираются в кафель.
Ставлю бутылку на машинку и ухожу на кухню. Раскопки в холодильнике выявили полную сковородку риса, две пары куриных котлет и банку с помидорами. С сомнением гляжу на это богатство, пожимаю плечами: не нравится, не жрите. Если что, закажем пиццу.
Плеск в ванной прекращается, через несколько секунд доносится смех. Ухмыляюсь.
Мой гость появляется на пороге кухни с отражением моей ухмылки на лице.
- Ты это нарочно?
- Тебе не нравится?
Кристина расправляет на груди толстовку с изобажением Чужого, держащего на руках котенка.
- Шикарно.
- Я знаю. Садись.
Несмотря на мои сомнения, котлеты с рисом он наворачивает за обе щеки, урча как голодный кот; пришлось поторопиться, чтобы выхватить из под его руки хотя бы одну котлету.
- Слушай, я спать хочу, - заявляю я, когда посуда вымыта и расставлена по полкам, - тебе где посте…
Он, недослушав, кивает, и уверенно направляется в мою комнату. Не в соседнюю. Цапает со стола мой плеер и без разрешения вытягивается на диване. Вот удивил. Спать в одной постели с полузнакомым мужиком мне не впервой. Сколько таких ночей мы провели с Дэем, отчаянно прижимаясь друг к дургу и пытаясь растопить бушующую в нас ледяную вьюгу.
- Чем завтра займемся?
- Давай тебе волосы в красный покрасим?
Он не удивляется. Только цепляет и подносит к глазам прядь мокрых волос.
- Давай. Шмоток еще купить надо.
- Ага.
- У тебя деньги есть?
- Есть.
- Если что, я завтра займусь.
- Засекут.
- Не засекут, когда знаешь, с кем связаться.
- Ну ок.
Досатю плед, швыряю в него подушкой. Укладываюсь рядом, щелкаю выключателем. Блаженная тишина, только негромкое жужжание плеера. Через несколько секунд он поворачиватеся ко мне и втыкает второй наушник мне в ухо.
- Классная песня. Я делал на нее ремикс.
- Мне оригинал больше нравится.
- Могла бы и похвалить из вежливости.
- Перетопчешься.
- Ха.
- Напомни, чтоб я тебе завтра запасной ключ отдала.
- Ок.
Once I ran to you
Now I'll run from you
This tainted love you've given
I give you all a boy could give you
Take my tears and that's not nearly all
Tainted love…
Tainted love…
Tainted love…
Руку с моего плеча он убрать и не подумал.
09.01.2015.
суббота, 09 августа 2014
Мир! Добро! Котики!
И было их, два фокусника, два брата. Имя фокусника черного не запомнил никто, да оно того и не стоило.
Имя фокусника белого сохранили люди. Звали его – Хэппинсон.
Фокусник белый был добр, и под рукой его расцветали дивные цветы, появлялись дивные звери, вспыхивали пятна ярких красок, мелькали под узорчатыми платами смеющиеся девичьи лица, и маленькие ловкие ножки неслись в чарующем танце… Сидящий рядом с помостом попугай скрипучим голосом просил монетку…
А когда все заканчивалось, Хэппинсон складывал свои вещи в старый потертый саквояж и тихо уходил. Просто уходил. И долго вспоминали его люди, и долго не было в тех местах ни горя, ни обиды, ни зависти, ни раздора…
Черный же фокусник был не таков.
Расцветали цветы и под его рукой, и предивные звери, и пестрый попугай рядом с помостом так же просил монетку, но… не от добра были его фокусы. Он не сеял раздор, зависть, ненависть. Он вытягивал из реальности жизнь. Там, где он проходил, выцветали краски, смолкали голоса, и даже солнце, казалось, теряло свет, превращаясь в ослепительно-белый шар, не дающий тени. Голый свет оставался после фокусника черного. И выжженая земля.
До того похожи были эти двое, что путали их частенько, ибо если белому фокуснику рады были везде, то фокусника черного встречали вилами и дрекольем… Но разве не был черный фокусник искуснейшим в деле своем? Что стоило ему заморочить жителей очередной деревни и уйти, не оставив после себя ничего.
И встретились на перекрестке реальностей и времен два фокусника, два брата…
- Что дальше, брат? – оскалился фокусник черный. – Неужели за столько веков не надоели тебе люди? Не надоело растрачивать свой дар попусту? Не проще ли делать так, как поступаю с ними я – смотри же!
Черный фокусник взмахнул рукой и Хэппинсон увидел…
Выгоревший дочерна сосновый лес, и пустую, занесенную снегом деревню. Яркий, неживой, ослепительно белый солнечный свет. Мертвое, грязно-белое небо. И бегущую через лес девчушку лет пяти в ярко-желтом, огромном платке…
- Мааааааамааааааа! Паааааапааааа! Хэппинсооооон! – разносился над гарью отчаянный детский крик. Тихо было. Только ели слышно потрескивали мертвые деревья, да хлопья гари беззвучно оседали на белый-белый, нетронутый снег.
- Мааааааамааааааа! Паааааапааааа! Хэппинсооооон! – в крике этом, казалось, слились все тоска и отчаяние брошенных, покинутых, осиротевших детей… Девочка споткнулась и упала в снег. И не стала подниматься. Обхватила перезамзаные в золе коленки чумазыми ручонками и тихонько заплакала.
- Гляди, - сказал брату фокусник, - разве не этого они все заслуживают?
Но Хэппинсон ничего ему не ответил. Он повернулся лицом к деревне и провел перед собой рукой…
И солнечные лучи стали золотыми. И неживая белизна неба стала съеживаться под его лучами, и прорывалась сквозь нее яркая, ликующая голубизна… Девочка в желтом платке подняла голову. Сквозь сугробы к ней шел белый фокусник.
- Хэппинсон! – девочка засмеялась сквозь слезы, схватила грязными ручонками теплую ладонь белого фокусника и пижалась к ней щекой…
Черный фокусник стоял и с бессильной болью и яростью глядел им вслед. Для него навсегда останется непонятным, как можно любить их – грязных, мерзких, уничтожающих себя и все, что рядом с собой, низких и порочных – людей…
Черный фокусник смотрел им вслед. А по дороге, залитой ласковыми лучами заходящего солнца, уходили, держась за руки, двое. Чумазая девочка лет пяти в ярком желтом платке. И белый фокусник. Хэппинсон.
13.07/2014
Имя фокусника белого сохранили люди. Звали его – Хэппинсон.
Фокусник белый был добр, и под рукой его расцветали дивные цветы, появлялись дивные звери, вспыхивали пятна ярких красок, мелькали под узорчатыми платами смеющиеся девичьи лица, и маленькие ловкие ножки неслись в чарующем танце… Сидящий рядом с помостом попугай скрипучим голосом просил монетку…
А когда все заканчивалось, Хэппинсон складывал свои вещи в старый потертый саквояж и тихо уходил. Просто уходил. И долго вспоминали его люди, и долго не было в тех местах ни горя, ни обиды, ни зависти, ни раздора…
Черный же фокусник был не таков.
Расцветали цветы и под его рукой, и предивные звери, и пестрый попугай рядом с помостом так же просил монетку, но… не от добра были его фокусы. Он не сеял раздор, зависть, ненависть. Он вытягивал из реальности жизнь. Там, где он проходил, выцветали краски, смолкали голоса, и даже солнце, казалось, теряло свет, превращаясь в ослепительно-белый шар, не дающий тени. Голый свет оставался после фокусника черного. И выжженая земля.
До того похожи были эти двое, что путали их частенько, ибо если белому фокуснику рады были везде, то фокусника черного встречали вилами и дрекольем… Но разве не был черный фокусник искуснейшим в деле своем? Что стоило ему заморочить жителей очередной деревни и уйти, не оставив после себя ничего.
И встретились на перекрестке реальностей и времен два фокусника, два брата…
- Что дальше, брат? – оскалился фокусник черный. – Неужели за столько веков не надоели тебе люди? Не надоело растрачивать свой дар попусту? Не проще ли делать так, как поступаю с ними я – смотри же!
Черный фокусник взмахнул рукой и Хэппинсон увидел…
Выгоревший дочерна сосновый лес, и пустую, занесенную снегом деревню. Яркий, неживой, ослепительно белый солнечный свет. Мертвое, грязно-белое небо. И бегущую через лес девчушку лет пяти в ярко-желтом, огромном платке…
- Мааааааамааааааа! Паааааапааааа! Хэппинсооооон! – разносился над гарью отчаянный детский крик. Тихо было. Только ели слышно потрескивали мертвые деревья, да хлопья гари беззвучно оседали на белый-белый, нетронутый снег.
- Мааааааамааааааа! Паааааапааааа! Хэппинсооооон! – в крике этом, казалось, слились все тоска и отчаяние брошенных, покинутых, осиротевших детей… Девочка споткнулась и упала в снег. И не стала подниматься. Обхватила перезамзаные в золе коленки чумазыми ручонками и тихонько заплакала.
- Гляди, - сказал брату фокусник, - разве не этого они все заслуживают?
Но Хэппинсон ничего ему не ответил. Он повернулся лицом к деревне и провел перед собой рукой…
И солнечные лучи стали золотыми. И неживая белизна неба стала съеживаться под его лучами, и прорывалась сквозь нее яркая, ликующая голубизна… Девочка в желтом платке подняла голову. Сквозь сугробы к ней шел белый фокусник.
- Хэппинсон! – девочка засмеялась сквозь слезы, схватила грязными ручонками теплую ладонь белого фокусника и пижалась к ней щекой…
Черный фокусник стоял и с бессильной болью и яростью глядел им вслед. Для него навсегда останется непонятным, как можно любить их – грязных, мерзких, уничтожающих себя и все, что рядом с собой, низких и порочных – людей…
Черный фокусник смотрел им вслед. А по дороге, залитой ласковыми лучами заходящего солнца, уходили, держась за руки, двое. Чумазая девочка лет пяти в ярком желтом платке. И белый фокусник. Хэппинсон.
13.07/2014
пятница, 04 июля 2014
Мир! Добро! Котики!
Стопицотый раз перечитываю дневник Ольги Громыко и фандомную битву))) НУ ПРЕЕЕЛЕСТЬ!!!!
понедельник, 09 июня 2014
Мир! Добро! Котики!
Дитрих…
Странное у нас вышло знакомство. Мягко говоря, необычное.
Я возвращалась домой. Традиционно, выходя из лифта, свернула к маленькому балкончику на лестничной площадке: выкурить сигарету, глядя на город. И, открывая дверь, споткнулась о чьи-то ноги.
Вот тебе и здрасьте.
На балкончике лежал человек.
В первый момент я отметила только остекленевшие глаза и оскаленные зубы. Во второй – бледную кожу и судорожно сжатые кулаки.
«Вампир», - услужливо подсказал внутренний голос. «Помирает. Жратаньки хочет.»
Ехидный у меня внутренний голос. Паскуда редкостная. Тем не менее, некая часть моего внутреннего «я» прыгала и ходила на ушах: вампиры! Едрит-мадрид, они существуют!
«Ну ведьмы же существуют,» - напомнил внутренний голос.
Я воровато огляделась по сторонам и вцепилась в тяжелое тело. Несмотря на почти болезненную худобу, вампир оказался тяжеленным. Пыхтя и невнятно чертыхаясь, я втолкнула его в квартиру и швырнула на диван. Он не подавал признаков жизни. Те же неподвижные глаза, оскалены зубы, сжатые кулаки.
Поцыкав зубом, я отыскала в столе лезвие, и, зажмурившись, чиркнула по запястью. Виват добровольному донорству. Бей жидов, спасай вампиров.
А дальше была сцена в лучших традициях «Интервью с вампиром». Он вцепился в мое запястье, как утопающий в соломинку.
Первые две минуты я честно вытерпела. Потом деликатно попыталась отнять руку.
Проще было выдернуть ее из медвежьего капкана. Злобное рычание недвусмысленно намекнуло мне, что «оне-с еще трапезничть изволят». Но у меня в глазах уже весело прыгали темные точечки и я позволила себе настоять: рявкнув «Ты же лопнешь, деточка!», я с чувством треснула его по лбу свободной рукой, не особо надеясь, что это подействует.
Подействовало, надо же…
Вампир откинулся на спину и прикрыл глаза. Я видела, как всасывается в его кожу размазанная вокруг губ кровь.
Молчание затягивалось. Я вежливо выждала десять минут и деликатно потыкала пальцем в его плечо.
Он открыл глаза и уставился на меня с вежливым любопытством. А я – с невежливым – на него.
У него были интересные глаза. Сначала казалось, что они разноцветные. Но приглядевшись, становилось видно: у него разные зрачки. Правый – узкий, «с булавочную головку» и неподвижный. Левый – нормальный. Человеческий.
- А у тебя зрачки разные… - удивленно протянула я. Он моргнул.
- Детская травма. После удара в глаз кольцом-печаткой разные зрачки – меньшее из зол… Я Дитрих.
- Я Шолах. Ты жрать хочешь?
Кажется, он слегка опешил.
- В каком смысле?
- В прямом. Еда. Человеческая. Суп. Котлеты.
- Нет… Знаешь, я бы лучше поспал…
- Тогда вали в соседнюю комнату.
Вампир покладисто поднялся с дивана и вышел. Через несколько секунд я услышала, как с шуршанием сдвигаются занавески в соседней комнате и тихонько звенят пружины кровати.
Собственно… а что собственно? Дальше должна следовать какая-нибудь банальщина, типа «Вот так мы и познакомились», «так он и появился в моей жизни», «так узнала мама моего отца». Ну да. И познакомились, и появился.
Ярко-рыжая кукла с непроницаемым фарфоровым личиком и манерами прожженного трансвестита и повадками не то хорошего психотерапевта, не то законченного маньяка. Полный псих, короче.
Он мог часами неподвижно лежать на диване, свесив голову вниз, слушая музыку на своем новомодном плеере: браслет и две кнопки в ушах. Настолько неподвижно, что я периодически попинывала его, ибо дыхание он воспринимал как атавизм. То есть, грудь его не двигалась.
Точно так же он часами лежал в горячей ванной.
Иногда он танцевал по комнате. Молча. Беззвучно.
Иногда возился на кухне, потрясая меня немыслимыми деликатесами.
Но чаще просто лежал на диване, пока я часами ковырялась в компьютере, щелкала ножницами, раскраивая платья для своих многочисленных кукол, или рисовала с натуры.
И мне… мне было хорошо оттого, что он здесь.
Он приходил и уходил, когда хотел. Но чаще, открывая дверь квартиры ключом, я из прихожей видела аккуратно стоящие у стены черные ботинки, и сердце радостно замирало: он здесь. Значит, не придется бесцельно мыкаться по квартире, гадая, чем разбавить свое одиночество.
Я не спрашивала его, откуда он, чем занимается, и как вообще очутился на балконе. Я могла бы, конечно, все это узнать, ведьма, как-никак, и не из последних… но я находила в этом неведении прелесть. Щекочущую прелесть тайны. Всеведение не всегда благо. Поэтому я ограничивалась дурацкими вопросами.
- Дитрих, сколько тебе лет?
- Шестьсот тридцать восемь.
- Ни фигашеньки…
- Дитрих, а ты знаешь, что такое Филадельфийский эксперимент?
- А ты где это прочитала?
- Да вот, «Мечту на поражение» по Сталкеру перечитываю…
- А-а… Ну, Филадельфийский эксперимент – это эксперимент 1943-го по приданию невидимости крейсеру Элридж с помощью электромагнитных волн…
- Дитрих, а ты что, воздухом не дышишь?
- Дышу иногда. Чтобы люди не пугались.
- А солнечный свет, а чеснок, а распятие?
- Вранье. Суеверия.
- Дитрих, шпала рыжая, ноги убери, сесть негде!
А потом… потом я влюбилась по уши.
Как всегда.
Готова была смотреть часами, как он неподвижно лежит на диване. Бороться с искушением провести ладонью по узкой ступне с идеально вылепленными пальцами. Воспевать его слегка наползавшие друг на друга резцы. Пищать от умиления при виде родинки на шее – чуть пониже линии неровно остриженных, красно-рыжих волос. Таять от нежности, когда он недовольно надувал губу. И тискать его, тискать, как плюшевого медведя…
Наверное, все эти желания были написаны у меня на лбу – «Воооооот такими буквами», как сказал бы сэр Халли. Но я просто щелкала ножницами или кнопками клавиатуры, чаще, чем нужно, косясь на неподвижно лежащую на диване фигуру, или отодвигаясь к стене, когда приходило время спать – ибо он и не думал вставать с дивана. Просто раздевался и забирался под второе одеяло.
Он просто был рядом. Он просто был.
Не было у нас никакого секса. Да и не хотелось мне особо, если честно. Я бы лучше гладила его тело, целовала, запоминая каждую родинку, каждую веснушку и каждый шрамик. Но… стеснялась, дико. Как же, как же, таких, как я, у него, поди, в каждой дюжине по двенадцать было… И чего приходит, спрашивается?...
Только однажды, когда за окном стояла непроглядная вечерняя хмарь, а я, в темной квартире, приглушенно выла в подушку от одиночества и общей несчастности жизни, мне на плечо легла узкая, прохладная ладонь, настойчиво разворачивая. И я не удивилась. Просто прижалась к нему изо всех сил и заревела еще горше.
Он, спасибо ему, молчал. Просто гладил мои волосы, мокрые щеки, горячий лоб. И я успокоилась. Шмыгая носом, судорожно вздыхая, я цеплялась за его футболку, исходя молчаливым воплем: не уходи! Не оставляй…
Безумием было выпустить его, но пришлось-таки буквально за шкирку дотащить себя до ванной. Когда я вернулась в комнату, свет был погашен, диван разобран… я привычно завернулась в одеяло и отодвинулась к стене.
Он обнял меня и прижал к себе. Сам. Осторожно прикоснулся губами к губам. Успокаивающе гладил мою спину под футболкой, а я… тряслась, как схваченный за уши заяц, и все думал о всякой хренотени: что у него до меня была куча баб, что ему ни разу со мной не понравится, что я и целоваться-то толком не умею, мамочка дорогая, спаситеееее, насилуют!!! Но завораживающий ритм его прикосновений успокаивал. Я расслабилась, начала отвечать на его поцелуи, и далее, и далее… пока не сообразила, что он ничего не чувствует. Вот не чувствует, и все. Вампир. Успокаивает истерикующую, и, видимо, весьма небезразличную ему женщину. Просто потому что знает, как надо. И умеет это делать.
Это осознание вспышкой отдалось в моем мозгу. Я закусила губу: ах, так?! Ну ладно же… Ведьма я или нет? И построение и материализация конструкций «а-если-бы» - это такая ерунда, в сущности…
Поэтому я долбанула его эмоциями. Что бы ты чувствовал, если бы был просто мужчиной?
Ой..
Он замер на несколько секунд, напрягшись, казалось, каждой клеточкой тела, и… куда делась его бесстрастность?! Он стискивал меня, целовал, кусал мои руки, шею, плечи, всхлипывал, и, кажется, задыхался, заражая меня своим сумасшествием, я отвечала ему, наконец-то позволив себе все, о чем мечтала так долго: гладить, целовать, запоминать, и ни капельки не стесняться…
Под конец мы упали с дивана.
Стыдливо хихикая, юркнули под одеяло и прижались друг к другу. Уже не чужие. Не случайные. Едва не мурлыча от удовольствия, я перебирала пальцами его волосы, ощущая едва ли не кожей вертящийся у него на языке вопрос: « А что, у людей всегда так бывает?»
Не спросил.
Спросила я.
- Дитрих, а почему я… почему… ты вот… нуууу, у тебя же много женщин было наверное, да?
Уже заканчивая тираду, я на все корки ругала себя. Ну какого черта?!
Но он ответил. Так же бессвязно.
- Я не знаю… ты… ничего не просишь. Ни о чем не спрашиваешь… Ни к чему… не принуждаешь…
- То есть раньше принуждали?
(Воображение рисовало мне на диво пошлые картины. Видимо, сказывалось недавнее)
- Ну… да…
Я помолчала, соображая.
- Они, что… никто из них тебя не любил?!
Он долго молчал.
- Похоже на то…
Все понятно. Все стало на свои места. Шестисотлетний лощеный аристократ, ни слова попросту, ни жеста просто так, рядом со мной он отдыхал. Был собой. Чудиком. Фриком. И кто бы сказал, что мне это не нравится?
Собственно, ничего особенно не изменилось. Он все так же пролеживал мой диван и ванную. Читал мои книги, все, от Достоевского к Калугину и Крапивину. Только теперь я могла вырубить комп и плюхнуться рядом. И он мог, невообразимо изогнувшись через спинку дивана, обнять меня за талию. Вопросов я по-прежнему не задавала. Как и он мне.
Мир цвел яркими красками прикосновений, ощущений, и запахов. Каждодневных гаданий: здесь или не пришел?
Я не хотела заглядывать в будущее. Зачем?
Странное у нас вышло знакомство. Мягко говоря, необычное.
Я возвращалась домой. Традиционно, выходя из лифта, свернула к маленькому балкончику на лестничной площадке: выкурить сигарету, глядя на город. И, открывая дверь, споткнулась о чьи-то ноги.
Вот тебе и здрасьте.
На балкончике лежал человек.
В первый момент я отметила только остекленевшие глаза и оскаленные зубы. Во второй – бледную кожу и судорожно сжатые кулаки.
«Вампир», - услужливо подсказал внутренний голос. «Помирает. Жратаньки хочет.»
Ехидный у меня внутренний голос. Паскуда редкостная. Тем не менее, некая часть моего внутреннего «я» прыгала и ходила на ушах: вампиры! Едрит-мадрид, они существуют!
«Ну ведьмы же существуют,» - напомнил внутренний голос.
Я воровато огляделась по сторонам и вцепилась в тяжелое тело. Несмотря на почти болезненную худобу, вампир оказался тяжеленным. Пыхтя и невнятно чертыхаясь, я втолкнула его в квартиру и швырнула на диван. Он не подавал признаков жизни. Те же неподвижные глаза, оскалены зубы, сжатые кулаки.
Поцыкав зубом, я отыскала в столе лезвие, и, зажмурившись, чиркнула по запястью. Виват добровольному донорству. Бей жидов, спасай вампиров.
А дальше была сцена в лучших традициях «Интервью с вампиром». Он вцепился в мое запястье, как утопающий в соломинку.
Первые две минуты я честно вытерпела. Потом деликатно попыталась отнять руку.
Проще было выдернуть ее из медвежьего капкана. Злобное рычание недвусмысленно намекнуло мне, что «оне-с еще трапезничть изволят». Но у меня в глазах уже весело прыгали темные точечки и я позволила себе настоять: рявкнув «Ты же лопнешь, деточка!», я с чувством треснула его по лбу свободной рукой, не особо надеясь, что это подействует.
Подействовало, надо же…
Вампир откинулся на спину и прикрыл глаза. Я видела, как всасывается в его кожу размазанная вокруг губ кровь.
Молчание затягивалось. Я вежливо выждала десять минут и деликатно потыкала пальцем в его плечо.
Он открыл глаза и уставился на меня с вежливым любопытством. А я – с невежливым – на него.
У него были интересные глаза. Сначала казалось, что они разноцветные. Но приглядевшись, становилось видно: у него разные зрачки. Правый – узкий, «с булавочную головку» и неподвижный. Левый – нормальный. Человеческий.
- А у тебя зрачки разные… - удивленно протянула я. Он моргнул.
- Детская травма. После удара в глаз кольцом-печаткой разные зрачки – меньшее из зол… Я Дитрих.
- Я Шолах. Ты жрать хочешь?
Кажется, он слегка опешил.
- В каком смысле?
- В прямом. Еда. Человеческая. Суп. Котлеты.
- Нет… Знаешь, я бы лучше поспал…
- Тогда вали в соседнюю комнату.
Вампир покладисто поднялся с дивана и вышел. Через несколько секунд я услышала, как с шуршанием сдвигаются занавески в соседней комнате и тихонько звенят пружины кровати.
Собственно… а что собственно? Дальше должна следовать какая-нибудь банальщина, типа «Вот так мы и познакомились», «так он и появился в моей жизни», «так узнала мама моего отца». Ну да. И познакомились, и появился.
Ярко-рыжая кукла с непроницаемым фарфоровым личиком и манерами прожженного трансвестита и повадками не то хорошего психотерапевта, не то законченного маньяка. Полный псих, короче.
Он мог часами неподвижно лежать на диване, свесив голову вниз, слушая музыку на своем новомодном плеере: браслет и две кнопки в ушах. Настолько неподвижно, что я периодически попинывала его, ибо дыхание он воспринимал как атавизм. То есть, грудь его не двигалась.
Точно так же он часами лежал в горячей ванной.
Иногда он танцевал по комнате. Молча. Беззвучно.
Иногда возился на кухне, потрясая меня немыслимыми деликатесами.
Но чаще просто лежал на диване, пока я часами ковырялась в компьютере, щелкала ножницами, раскраивая платья для своих многочисленных кукол, или рисовала с натуры.
И мне… мне было хорошо оттого, что он здесь.
Он приходил и уходил, когда хотел. Но чаще, открывая дверь квартиры ключом, я из прихожей видела аккуратно стоящие у стены черные ботинки, и сердце радостно замирало: он здесь. Значит, не придется бесцельно мыкаться по квартире, гадая, чем разбавить свое одиночество.
Я не спрашивала его, откуда он, чем занимается, и как вообще очутился на балконе. Я могла бы, конечно, все это узнать, ведьма, как-никак, и не из последних… но я находила в этом неведении прелесть. Щекочущую прелесть тайны. Всеведение не всегда благо. Поэтому я ограничивалась дурацкими вопросами.
- Дитрих, сколько тебе лет?
- Шестьсот тридцать восемь.
- Ни фигашеньки…
- Дитрих, а ты знаешь, что такое Филадельфийский эксперимент?
- А ты где это прочитала?
- Да вот, «Мечту на поражение» по Сталкеру перечитываю…
- А-а… Ну, Филадельфийский эксперимент – это эксперимент 1943-го по приданию невидимости крейсеру Элридж с помощью электромагнитных волн…
- Дитрих, а ты что, воздухом не дышишь?
- Дышу иногда. Чтобы люди не пугались.
- А солнечный свет, а чеснок, а распятие?
- Вранье. Суеверия.
- Дитрих, шпала рыжая, ноги убери, сесть негде!
А потом… потом я влюбилась по уши.
Как всегда.
Готова была смотреть часами, как он неподвижно лежит на диване. Бороться с искушением провести ладонью по узкой ступне с идеально вылепленными пальцами. Воспевать его слегка наползавшие друг на друга резцы. Пищать от умиления при виде родинки на шее – чуть пониже линии неровно остриженных, красно-рыжих волос. Таять от нежности, когда он недовольно надувал губу. И тискать его, тискать, как плюшевого медведя…
Наверное, все эти желания были написаны у меня на лбу – «Воооооот такими буквами», как сказал бы сэр Халли. Но я просто щелкала ножницами или кнопками клавиатуры, чаще, чем нужно, косясь на неподвижно лежащую на диване фигуру, или отодвигаясь к стене, когда приходило время спать – ибо он и не думал вставать с дивана. Просто раздевался и забирался под второе одеяло.
Он просто был рядом. Он просто был.
Не было у нас никакого секса. Да и не хотелось мне особо, если честно. Я бы лучше гладила его тело, целовала, запоминая каждую родинку, каждую веснушку и каждый шрамик. Но… стеснялась, дико. Как же, как же, таких, как я, у него, поди, в каждой дюжине по двенадцать было… И чего приходит, спрашивается?...
Только однажды, когда за окном стояла непроглядная вечерняя хмарь, а я, в темной квартире, приглушенно выла в подушку от одиночества и общей несчастности жизни, мне на плечо легла узкая, прохладная ладонь, настойчиво разворачивая. И я не удивилась. Просто прижалась к нему изо всех сил и заревела еще горше.
Он, спасибо ему, молчал. Просто гладил мои волосы, мокрые щеки, горячий лоб. И я успокоилась. Шмыгая носом, судорожно вздыхая, я цеплялась за его футболку, исходя молчаливым воплем: не уходи! Не оставляй…
Безумием было выпустить его, но пришлось-таки буквально за шкирку дотащить себя до ванной. Когда я вернулась в комнату, свет был погашен, диван разобран… я привычно завернулась в одеяло и отодвинулась к стене.
Он обнял меня и прижал к себе. Сам. Осторожно прикоснулся губами к губам. Успокаивающе гладил мою спину под футболкой, а я… тряслась, как схваченный за уши заяц, и все думал о всякой хренотени: что у него до меня была куча баб, что ему ни разу со мной не понравится, что я и целоваться-то толком не умею, мамочка дорогая, спаситеееее, насилуют!!! Но завораживающий ритм его прикосновений успокаивал. Я расслабилась, начала отвечать на его поцелуи, и далее, и далее… пока не сообразила, что он ничего не чувствует. Вот не чувствует, и все. Вампир. Успокаивает истерикующую, и, видимо, весьма небезразличную ему женщину. Просто потому что знает, как надо. И умеет это делать.
Это осознание вспышкой отдалось в моем мозгу. Я закусила губу: ах, так?! Ну ладно же… Ведьма я или нет? И построение и материализация конструкций «а-если-бы» - это такая ерунда, в сущности…
Поэтому я долбанула его эмоциями. Что бы ты чувствовал, если бы был просто мужчиной?
Ой..
Он замер на несколько секунд, напрягшись, казалось, каждой клеточкой тела, и… куда делась его бесстрастность?! Он стискивал меня, целовал, кусал мои руки, шею, плечи, всхлипывал, и, кажется, задыхался, заражая меня своим сумасшествием, я отвечала ему, наконец-то позволив себе все, о чем мечтала так долго: гладить, целовать, запоминать, и ни капельки не стесняться…
Под конец мы упали с дивана.
Стыдливо хихикая, юркнули под одеяло и прижались друг к другу. Уже не чужие. Не случайные. Едва не мурлыча от удовольствия, я перебирала пальцами его волосы, ощущая едва ли не кожей вертящийся у него на языке вопрос: « А что, у людей всегда так бывает?»
Не спросил.
Спросила я.
- Дитрих, а почему я… почему… ты вот… нуууу, у тебя же много женщин было наверное, да?
Уже заканчивая тираду, я на все корки ругала себя. Ну какого черта?!
Но он ответил. Так же бессвязно.
- Я не знаю… ты… ничего не просишь. Ни о чем не спрашиваешь… Ни к чему… не принуждаешь…
- То есть раньше принуждали?
(Воображение рисовало мне на диво пошлые картины. Видимо, сказывалось недавнее)
- Ну… да…
Я помолчала, соображая.
- Они, что… никто из них тебя не любил?!
Он долго молчал.
- Похоже на то…
Все понятно. Все стало на свои места. Шестисотлетний лощеный аристократ, ни слова попросту, ни жеста просто так, рядом со мной он отдыхал. Был собой. Чудиком. Фриком. И кто бы сказал, что мне это не нравится?
Собственно, ничего особенно не изменилось. Он все так же пролеживал мой диван и ванную. Читал мои книги, все, от Достоевского к Калугину и Крапивину. Только теперь я могла вырубить комп и плюхнуться рядом. И он мог, невообразимо изогнувшись через спинку дивана, обнять меня за талию. Вопросов я по-прежнему не задавала. Как и он мне.
Мир цвел яркими красками прикосновений, ощущений, и запахов. Каждодневных гаданий: здесь или не пришел?
Я не хотела заглядывать в будущее. Зачем?
Мир! Добро! Котики!
Крылатые.
— А где твои крылья? — Украдены. — Кем же? — Так прошлым.
Калёным железом. Предательской, слабой рукой.
— Но как же ты выжила? В мире столь скверном и пошлом?
— Тоской обернулась. И злобой. И дьявольской тьмой.
— Тебе я не верю. Под мраком ты прячешь надежду.
А в сердце скрывается пламень горячей любви.
— Не каркай ты лишнего, глупый, крылатый невежда!
Коль крылья имеешь – так к звёздам горячим лети!
— Позволь мне остаться. С тобой коротать эту вечность.
— В несчастье? И в злобе? С моей ядовитой тоской?
Ты, верно, крылатый, всю мудрость сменял на беспечность!
— В несчастье. И в злобе. Хоть в Тартаре! Лишь бы с тобой.
— Тебя не гоню. Улетишь всё равно, я-то знаю.
Расправишь крыло – и в полёт, хоть не веришь теперь.
— Мы вместе взлетим. — Ты смеёшься? Тебя проклинаю!
— Мы вместе взлетим. Я тебя научу. Только верь.
Автор - ficbook.net/authors/Syrena
— А где твои крылья? — Украдены. — Кем же? — Так прошлым.
Калёным железом. Предательской, слабой рукой.
— Но как же ты выжила? В мире столь скверном и пошлом?
— Тоской обернулась. И злобой. И дьявольской тьмой.
— Тебе я не верю. Под мраком ты прячешь надежду.
А в сердце скрывается пламень горячей любви.
— Не каркай ты лишнего, глупый, крылатый невежда!
Коль крылья имеешь – так к звёздам горячим лети!
— Позволь мне остаться. С тобой коротать эту вечность.
— В несчастье? И в злобе? С моей ядовитой тоской?
Ты, верно, крылатый, всю мудрость сменял на беспечность!
— В несчастье. И в злобе. Хоть в Тартаре! Лишь бы с тобой.
— Тебя не гоню. Улетишь всё равно, я-то знаю.
Расправишь крыло – и в полёт, хоть не веришь теперь.
— Мы вместе взлетим. — Ты смеёшься? Тебя проклинаю!
— Мы вместе взлетим. Я тебя научу. Только верь.
Автор - ficbook.net/authors/Syrena
воскресенье, 03 ноября 2013
Мир! Добро! Котики!
Я очень страшное поняла тут: вся жизнь равняется слову "жди".
Ты ждешь, пока остывает латте, ты ждешь, пока не пройдут дожди,
пока не выставят за экзамен, пока родители не придут,
пока не выищешь ты глазами любимый абрис в седьмом ряду,
пока мобильник не загорится таким, таким долгожданным "да".
Неважно, сколько тебе - хоть тридцать, ты ждешь чего-то, кого - всегда.
Я буду ждать твоего приезда так, как подарков не ждут уже,
ты сам - подарок, ты сам - фиеста в несуществующем этаже.
Я буду ждать тебя - может, годы, а может, правильнее - года?
так, как у моря не ждут погоды, так, как с победой не ждут солдат.
Секунда - день, а неделя - месяц, полковник ждет от тебя письма,
прими, как данность, меня, не смейся - заожидаюсь тебя весьма.
Неважно, с кем ты, неважно, где ты, кого целуешь по вечерам,
ты будь, прошу, потеплей одетым и будь сегодня, как был вчера.
Я жду тебя, как не ждет зарплату до денег ушлая молодежь!
Я очень страшное поняла тут: ты точно так же меня не ждешь.
Стефания Данилова vk.com/stefaniadanilova
Ты ждешь, пока остывает латте, ты ждешь, пока не пройдут дожди,
пока не выставят за экзамен, пока родители не придут,
пока не выищешь ты глазами любимый абрис в седьмом ряду,
пока мобильник не загорится таким, таким долгожданным "да".
Неважно, сколько тебе - хоть тридцать, ты ждешь чего-то, кого - всегда.
Я буду ждать твоего приезда так, как подарков не ждут уже,
ты сам - подарок, ты сам - фиеста в несуществующем этаже.
Я буду ждать тебя - может, годы, а может, правильнее - года?
так, как у моря не ждут погоды, так, как с победой не ждут солдат.
Секунда - день, а неделя - месяц, полковник ждет от тебя письма,
прими, как данность, меня, не смейся - заожидаюсь тебя весьма.
Неважно, с кем ты, неважно, где ты, кого целуешь по вечерам,
ты будь, прошу, потеплей одетым и будь сегодня, как был вчера.
Я жду тебя, как не ждет зарплату до денег ушлая молодежь!
Я очень страшное поняла тут: ты точно так же меня не ждешь.
Стефания Данилова vk.com/stefaniadanilova
вторник, 27 августа 2013
Мир! Добро! Котики!
Баннеры
пятница, 02 августа 2013
Мир! Добро! Котики!
Дети странные игры придумывают порой:
Старый тенистый парк для них - темный лес,
За лесом колдунья живет под огненною горой.
Когда она варит зелье, дым стоит до небес.
Шелест дубовых листьев, деревьев протяжный скрип...
Снип.
С тропинки шаг в сторону - ты погиб.
Старая ведьма угрюма, не любит незваных гостей,
Рисует руны сурьмой, запирает входную дверь.
Говорят, ворожит на пепле сожженых людских костей,
Что приносит своей хозяйке зачарованный хищный зверь.
В дремучую чащу не суйся, коли труслив и слаб...
Снап.
На пыльной земле отпечатки когтистых лап.
Тени прячут в траве дорогу, тишина забирает звук,
Губы шепчут слова заклятья, пару строк из любимой сказки.
Ты уже и не смотришь под ноги; не деревья, а сотни рук
Оплетают тебя, и щурятся, и хохочут чудные маски.
Испуганный детский взгляд замирает на темной фигуре...
Снурре.
Алые пятна на угольно-черной шкуре.
Легенда честнее правды, если тебе семь лет.
Смерть в мирах "понарошку" страшнее реальных бед.
В игре крови нет - одежда в закатной глазури...
Снип,
Снап,
Снурре.
Мы, наверное, просто уснули?
сслыка на автора walkingmisfortune.mmm-tasty.ru/entries/6687755
Старый тенистый парк для них - темный лес,
За лесом колдунья живет под огненною горой.
Когда она варит зелье, дым стоит до небес.
Шелест дубовых листьев, деревьев протяжный скрип...
Снип.
С тропинки шаг в сторону - ты погиб.
Старая ведьма угрюма, не любит незваных гостей,
Рисует руны сурьмой, запирает входную дверь.
Говорят, ворожит на пепле сожженых людских костей,
Что приносит своей хозяйке зачарованный хищный зверь.
В дремучую чащу не суйся, коли труслив и слаб...
Снап.
На пыльной земле отпечатки когтистых лап.
Тени прячут в траве дорогу, тишина забирает звук,
Губы шепчут слова заклятья, пару строк из любимой сказки.
Ты уже и не смотришь под ноги; не деревья, а сотни рук
Оплетают тебя, и щурятся, и хохочут чудные маски.
Испуганный детский взгляд замирает на темной фигуре...
Снурре.
Алые пятна на угольно-черной шкуре.
Легенда честнее правды, если тебе семь лет.
Смерть в мирах "понарошку" страшнее реальных бед.
В игре крови нет - одежда в закатной глазури...
Снип,
Снап,
Снурре.
Мы, наверное, просто уснули?
сслыка на автора walkingmisfortune.mmm-tasty.ru/entries/6687755
четверг, 01 августа 2013
Мир! Добро! Котики!
Бугагашеньки...
понедельник, 11 марта 2013
Мир! Добро! Котики!
Давно меня так не штырило от стихов. А вот поди ж. 20 лет девушке. Как???? Как у нее так получается? Видимо, вот он, Божий дар во всей красе.
Настолько же мой, насколько воздушный шарик будет удержан в слабеньких детских пальцах.
Настолько же мой, насколько после пожара на пепелище хочется оставаться.
Настолько же мой, насколько нужны в детдомах дети с потерей зрения, речи, слуха.
Настолько же мой, насколько в быту не промах люди, кому в любви не хватает духа.
Настолько же мой, насколько медовый привкус можно понять в наполненной бочке дегтя.
Настолько же мой, насколько мой ровен прикус, тронутый болью от факта, что не придете.
Настолько же ваша, насколько весна нелепа, если кругом по вам одевают траур.
Настолько же ваша, насколько дается хлеба всем, кто того не заслуживает по праву.
Настолько же ваша, насколько живуча крыса, что не была под скальпелем у хирурга.
Настолько же ваша, насколько темнеет быстро в арках родного темного Петербурга.
Настолько же ваша, насколько нужнее звезды всем, познающим творческую усталость.
Настолько же ваша, насколько ценнее воздух там, где его практически не осталось.
Емкости из-под животворящей силы сломаны, продырявлены и - на вынос.
Боже, я ничего бы и не просила...
...если бы ты тотчас остановил нас.
© Стефания Данилова
***
Вид из окон - только на Хиросиму,
и немножко небо Аустерлица.
Я люблю его так, что невыносимо
мне порою хочется
застрелиться.
Стэф
Ах, какого же черта
мы оба почти женаты?
Только не друг на друге - и оба остались живы.
На моем безымянном светится - это ж надо! -
золотое кольцо всевластья.
Оно фальшиво.
Я любила тебя
так, что даже миноискатель
зазвенел от взрывчатки в анклаве сердечных комнат.
Иссеченные нежностью
грязных ночных плацкартов,
мы забыли друг друга
при выходе
из вагона.
Стэф
11.02.13
Настолько же мой, насколько воздушный шарик будет удержан в слабеньких детских пальцах.
Настолько же мой, насколько после пожара на пепелище хочется оставаться.
Настолько же мой, насколько нужны в детдомах дети с потерей зрения, речи, слуха.
Настолько же мой, насколько в быту не промах люди, кому в любви не хватает духа.
Настолько же мой, насколько медовый привкус можно понять в наполненной бочке дегтя.
Настолько же мой, насколько мой ровен прикус, тронутый болью от факта, что не придете.
Настолько же ваша, насколько весна нелепа, если кругом по вам одевают траур.
Настолько же ваша, насколько дается хлеба всем, кто того не заслуживает по праву.
Настолько же ваша, насколько живуча крыса, что не была под скальпелем у хирурга.
Настолько же ваша, насколько темнеет быстро в арках родного темного Петербурга.
Настолько же ваша, насколько нужнее звезды всем, познающим творческую усталость.
Настолько же ваша, насколько ценнее воздух там, где его практически не осталось.
Емкости из-под животворящей силы сломаны, продырявлены и - на вынос.
Боже, я ничего бы и не просила...
...если бы ты тотчас остановил нас.
© Стефания Данилова
***
Вид из окон - только на Хиросиму,
и немножко небо Аустерлица.
Я люблю его так, что невыносимо
мне порою хочется
застрелиться.
Стэф
Ах, какого же черта
мы оба почти женаты?
Только не друг на друге - и оба остались живы.
На моем безымянном светится - это ж надо! -
золотое кольцо всевластья.
Оно фальшиво.
Я любила тебя
так, что даже миноискатель
зазвенел от взрывчатки в анклаве сердечных комнат.
Иссеченные нежностью
грязных ночных плацкартов,
мы забыли друг друга
при выходе
из вагона.
Стэф
11.02.13
среда, 03 октября 2012
Мир! Добро! Котики!
Что может получиться из одного сна.
from: Ману
to: Шолах
Мне приснился Шолах. У него были кошачьи усы и на каждом усике маааааленькая бусинка. И Шолах смеялся над тем, что меня это удивляет.
from: Шолах
to: Ману
Грозный мартовский ветер гудит в проводах,
И капель перестук свой ведет, как часы...
В ожидании весны мне приснился Шолах,
Все в лазоревых бусинах были усы.
В удивленье - чего еще ждать от себя! -
Я смотрела на чудо, погладить дерзнув;
Зверь Шолах мой смеялся, усы теребя,
За окном синева обещала весну...
from: Ману
to: Шолах
Мне приснился Шолах. У него были кошачьи усы и на каждом усике маааааленькая бусинка. И Шолах смеялся над тем, что меня это удивляет.
from: Шолах
to: Ману
Грозный мартовский ветер гудит в проводах,
И капель перестук свой ведет, как часы...
В ожидании весны мне приснился Шолах,
Все в лазоревых бусинах были усы.
В удивленье - чего еще ждать от себя! -
Я смотрела на чудо, погладить дерзнув;
Зверь Шолах мой смеялся, усы теребя,
За окном синева обещала весну...
Мир! Добро! Котики!
Мы устроим на улице танцы у всех на виду,
Ты одела вечернее платье, и солнце переоделось в луну.
Будет жаркое лето в этом году,
Если птицы летают так низко, то это, это к дождю.
И только солнце знает, как надо светить,
Как только снег растает, в нас будет вода,
Как только снег растает, в нас будет вода,
Как только снег растает. в нас будет вода,
Слышишь, ругаются люди в соседней квартире,
Выходит, что мы не одни в этом мире,
Лежим, я у стенки, ты с краю,
Я тебя не люблю - я тебя обожаю.
И только солнце знает, как надо светить,
Как только лед растает, в нас будет вода,
Как только лед растает, в нас будет вода,
Как только лед растает, в нас будет вода.
Ты одела вечернее платье, и солнце переоделось в луну.
Будет жаркое лето в этом году,
Если птицы летают так низко, то это, это к дождю.
И только солнце знает, как надо светить,
Как только снег растает, в нас будет вода,
Как только снег растает, в нас будет вода,
Как только снег растает. в нас будет вода,
Слышишь, ругаются люди в соседней квартире,
Выходит, что мы не одни в этом мире,
Лежим, я у стенки, ты с краю,
Я тебя не люблю - я тебя обожаю.
И только солнце знает, как надо светить,
Как только лед растает, в нас будет вода,
Как только лед растает, в нас будет вода,
Как только лед растает, в нас будет вода.
пятница, 27 июля 2012
Мир! Добро! Котики!
Это сбудется, сбудется, сбудется,
Потому что дорога не кончена.
Кто-то мчится затихшей улицей,
Кто-то бьется в дверь заколоченную...
Кто-то друга найти не сумел,
Кто-то брошен, а кто-то устал,
Но ночная дорога лежит
В теплом сумраке августа...
Разорвется замкнутый круг,
Рассеченный крылом, как мечом.
Мой братишка, мой летчик, мой друг
Свой планшет надел на плечо...
Сказка стала сильнее слез,
И теперь ничего не страшно мне:
Где-то взмыл над водой самолет,
Где-то грохнула цепь на брашпиле...
Якорь брошен в усталую глубь,
Но дорога еще не кончена:
Самолет межзвездную мглу
Рассекает крылом отточенным.
Он, быть может, напрасно спешит
И летит он совсем не ко мне.
Только я в глубине души
Очень верю в хороший конец...
(В.Крапивин.Самолет По Имени Сережка)
Потому что дорога не кончена.
Кто-то мчится затихшей улицей,
Кто-то бьется в дверь заколоченную...
Кто-то друга найти не сумел,
Кто-то брошен, а кто-то устал,
Но ночная дорога лежит
В теплом сумраке августа...
Разорвется замкнутый круг,
Рассеченный крылом, как мечом.
Мой братишка, мой летчик, мой друг
Свой планшет надел на плечо...
Сказка стала сильнее слез,
И теперь ничего не страшно мне:
Где-то взмыл над водой самолет,
Где-то грохнула цепь на брашпиле...
Якорь брошен в усталую глубь,
Но дорога еще не кончена:
Самолет межзвездную мглу
Рассекает крылом отточенным.
Он, быть может, напрасно спешит
И летит он совсем не ко мне.
Только я в глубине души
Очень верю в хороший конец...
(В.Крапивин.Самолет По Имени Сережка)
понедельник, 18 июля 2011
Мир! Добро! Котики!
Смотрит Шолах CSI,
Перечитывает "Деньки" Алены...
Прощай, диплом! ))))))))))))))
Перечитывает "Деньки" Алены...
Прощай, диплом! ))))))))))))))
вторник, 12 июля 2011
Мир! Добро! Котики!
Итак, вот он я сегодняшний, снятый с нужного ракурса, очешуительно красивый, очаровательно юный, и весь тааакой... ну такой прям...
НО!!! Слабонервным и беременным под кат не заглядывать!
Там - тоже я. Сегодняшний. Но снятый с другого ракурса ))))
Видели ли вы когда-нибудь пиздец? Если нет - тогда да. Разрешаю.
читать дальше
НО!!! Слабонервным и беременным под кат не заглядывать!
Там - тоже я. Сегодняшний. Но снятый с другого ракурса ))))
Видели ли вы когда-нибудь пиздец? Если нет - тогда да. Разрешаю.
читать дальше
понедельник, 11 июля 2011
Мир! Добро! Котики!
Третья неделя тренировок.
Со следующей недели обещают пиздец. Пробежки по 20 минут утром и вечером.
Ох.
Ничего, думаю, я справлюсь.
Странно, что я до этого и сам не подозревал, насколько сильный. Мало того, что начал, тка еще и продолжаю, и держусь!
Итог прошлой недели - 2200 долой. Надо, чтоб пять.
Видимо, после четырех жрать лучше все таки прекратить, гастрит мне обещали вылечить ))
Сегодня - 15 минут плюс пресс. 17-15-12-17 с интервалом в минуту. Организм плакал моими слезами (привет, Драу!).
И все таки я - молодец.
Но в 50 кг по прежнему не верю.
Со следующей недели обещают пиздец. Пробежки по 20 минут утром и вечером.
Ох.
Ничего, думаю, я справлюсь.
Странно, что я до этого и сам не подозревал, насколько сильный. Мало того, что начал, тка еще и продолжаю, и держусь!
Итог прошлой недели - 2200 долой. Надо, чтоб пять.
Видимо, после четырех жрать лучше все таки прекратить, гастрит мне обещали вылечить ))
Сегодня - 15 минут плюс пресс. 17-15-12-17 с интервалом в минуту. Организм плакал моими слезами (привет, Драу!).
И все таки я - молодец.
Но в 50 кг по прежнему не верю.
среда, 06 июля 2011
Мир! Добро! Котики!
На удивление свободный день.
Экзамены сданы.
Распечатка диплома только вечером...
Не надо ничего судорожно читать.
Не надо нервно писать шпоры.
А чо делать то???
Хм. Найдо пойти с ребенком и поискать какой-нибудь лес. Или пруд. Ну, хотя бы лужу..
Экзамены сданы.
Распечатка диплома только вечером...
Не надо ничего судорожно читать.
Не надо нервно писать шпоры.
А чо делать то???
Хм. Найдо пойти с ребенком и поискать какой-нибудь лес. Или пруд. Ну, хотя бы лужу..
среда, 18 мая 2011
Мир! Добро! Котики!
Следовало бы назвать его совсем не Dodo-Space.
Space, пространство – что-то огромное, холодное, бездушное и пугающее ледяной бесконечностью.
Почему было бы не назвать его Магазинчик Додо или Лавочка Додо?
И впрямь, похожа она на ту лавочку Овцы, к которой попала в гости Алиса, очутившись в Зазеркалье.
Небольшая, освещенная уютным желтым светом комната. Книжные полки от пола до потолка, с забавными надписями, поясняющими недогадливому покупателю, что за книжки ожидают их внимания. И коробка с надписью «Безвозмездно, то есть даром». Уголок Алисы, где ваш покорный слуга завис минут на десять, с восторгом перелистывая издание Алисы, оформленное фотографиями, записную книжку с картинками и буклетик иллюстраций Тенниела.
Уложенные в аккуратную стопку новинки, и «Конфеты радости», которые охраняет зеленый кролик.
Узкое окно, увешанное гирляндами бус, браслетов, серег, вязаных зайцев, шелковых кукол и мешочков с игральными картами. А рядом – стойка с музыкальными дисками и фильмами. Полка с забавными открытками, где призывают к чему-то советские плакаты и неторопливо выступают нарисованные черной тушью диковинные звери. И еще одна полочка – с обложками для паспортов, зачеток и студенческих, роясь в пестром развале которых, начинаешь остро сожалеть, что учишься не в пяти вузах и не бандит с пятью поддельными паспортами.
Хочется придти и остаться там надолго. Хочется примерить небрежно кинутую на полку темно-бордовую Шляпу, отвесить чопорный поклон стилизованному бюстику Красной Королевы, потискать висящего на окне шелкового Синего Кота (кто знает, а вдруг завтра он уже обретет владельца?), положить несколько монет в красивую банку и получить чашку кофе. Присесть на один из выдвижных ящиков, осторожно удерживая чашку в руках, и заворожено перелистывать глянцевые страницы книги, погружаясь в мир сказки. И в какой-то момент поверить, что все это – по настоящему.
Этот магазинчик обязательно что-то изменит в вас. После его посещения, где за вполне небольшую сумму можно купить себе приятную мелочь, для которой вам предложат бумажный пакет (именно бумажный! Много вы видели магазинов, где покупателям предлагают бумажные пакеты?), хочется как-то измениться. Хочется сшить себе какой-нибудь безумный наряд, художественно изодрать любимые джинсы и выкрасить в невероятную радугу не менее любимую футболку. На худой конец, прикрепить на голову заколку-ромашку, и сделать озорной и почти незаметный хвостик, смущенно оправдываясь тем, что это «чтобы волосы в глаза не лезли».
А еще туда очень хочется возвращаться. Приходить, и раз за разом находить в коробках, на полках, среди книг то что-то приятно-неожиданное, то вещь, которую долго искал, и все никак не мог найти.
Нельзя сказать, что здесь есть все. Но самое главное здесь есть: атмосфера сказки, неуловимо обитающая в этом магазинчике, к которой нельзя остаться равнодушной и мимо которой нельзя пройти, не задержавшись хоть на минуту.
С любовью и уважением, Шолах.
17.05.11
Фото
читать дальше
Space, пространство – что-то огромное, холодное, бездушное и пугающее ледяной бесконечностью.
Почему было бы не назвать его Магазинчик Додо или Лавочка Додо?
И впрямь, похожа она на ту лавочку Овцы, к которой попала в гости Алиса, очутившись в Зазеркалье.
Небольшая, освещенная уютным желтым светом комната. Книжные полки от пола до потолка, с забавными надписями, поясняющими недогадливому покупателю, что за книжки ожидают их внимания. И коробка с надписью «Безвозмездно, то есть даром». Уголок Алисы, где ваш покорный слуга завис минут на десять, с восторгом перелистывая издание Алисы, оформленное фотографиями, записную книжку с картинками и буклетик иллюстраций Тенниела.
Уложенные в аккуратную стопку новинки, и «Конфеты радости», которые охраняет зеленый кролик.
Узкое окно, увешанное гирляндами бус, браслетов, серег, вязаных зайцев, шелковых кукол и мешочков с игральными картами. А рядом – стойка с музыкальными дисками и фильмами. Полка с забавными открытками, где призывают к чему-то советские плакаты и неторопливо выступают нарисованные черной тушью диковинные звери. И еще одна полочка – с обложками для паспортов, зачеток и студенческих, роясь в пестром развале которых, начинаешь остро сожалеть, что учишься не в пяти вузах и не бандит с пятью поддельными паспортами.
Хочется придти и остаться там надолго. Хочется примерить небрежно кинутую на полку темно-бордовую Шляпу, отвесить чопорный поклон стилизованному бюстику Красной Королевы, потискать висящего на окне шелкового Синего Кота (кто знает, а вдруг завтра он уже обретет владельца?), положить несколько монет в красивую банку и получить чашку кофе. Присесть на один из выдвижных ящиков, осторожно удерживая чашку в руках, и заворожено перелистывать глянцевые страницы книги, погружаясь в мир сказки. И в какой-то момент поверить, что все это – по настоящему.
Этот магазинчик обязательно что-то изменит в вас. После его посещения, где за вполне небольшую сумму можно купить себе приятную мелочь, для которой вам предложат бумажный пакет (именно бумажный! Много вы видели магазинов, где покупателям предлагают бумажные пакеты?), хочется как-то измениться. Хочется сшить себе какой-нибудь безумный наряд, художественно изодрать любимые джинсы и выкрасить в невероятную радугу не менее любимую футболку. На худой конец, прикрепить на голову заколку-ромашку, и сделать озорной и почти незаметный хвостик, смущенно оправдываясь тем, что это «чтобы волосы в глаза не лезли».
А еще туда очень хочется возвращаться. Приходить, и раз за разом находить в коробках, на полках, среди книг то что-то приятно-неожиданное, то вещь, которую долго искал, и все никак не мог найти.
Нельзя сказать, что здесь есть все. Но самое главное здесь есть: атмосфера сказки, неуловимо обитающая в этом магазинчике, к которой нельзя остаться равнодушной и мимо которой нельзя пройти, не задержавшись хоть на минуту.
С любовью и уважением, Шолах.
17.05.11
Фото
читать дальше
